Надежда (часть 3)

Недолго болела Анна Семеновна. Через неделю-другую отбросила от себя жалость и сетования. Собрала вещи и уехала в неизвестном направлении, сдав квартиру азербайджанцам.

Шумное, многоголосое семейство, поселившись в квартире соседки оказалось беспокойным. Дети мал-мала меньше, бесконечные родственники, заунывная монотонная музыка за стеной, запах пережаренного масла, цветные тряпки на балконе, словесные приставания брата хозяина семейства, его восторженное «Вай, красавица!» в сторону Надьки и преследующее её чувство непристойности. Все это было так не похоже на ту, размеренную жизнь, к которой привыкла Надька.

Однажды наводя генеральную уборку в квартире, наткнулась на мольберт и папку с рисунками. Это были её работы по художественной школе. Потянуло опять к краскам, мелкам. Рука выводила знакомый профиль, улыбающиеся глаза. Пейзажи получались воздушными, парящими, - душа услаждалась этим.

Подкатило и восемнадцатилетие, обрадовав телеграммой от непутевой матери: «Поздравляю целую мама.»

-Значит, жива, - облегченно вздохнула баба Маня.

На одной из дискотек Надька познакомилась со своим будущим мужем. Повстречались неделю, пива попили в компании, пообнимались… Надька лучилась от счастья, что её заметили, выделили из общей компании.

- Эх, была не была, - решила Надька, - скоро 19, пора и замуж, да и Генка все лапает, мало ему того, что есть, большего требует. Опять же – водитель, - всегда на кусок хлеба заработает.

Осенью и свадьбу сыграли. Скромно. Без фаты, без свадебного платья.

- Не зачем деньги тратить на наряд. Один раз одевать, а деньжищ то стоит!

- Хозяйственный ты мой, экономный, - любовалась Надька супругом.

К Новому Году ближе засобирался Генка на халтуру, куда то в Подмосковье, на строительство коттеджей. Вернулся месяца через два, злой и без денег.

- Не заплатили, сволочи, - матерился он.

Надька кинулась к нему с радостью:

- Ничего. Проживем. Нас теперь трое будет. Вернее, четверо. Уже два месяца скоро, - краснея, она поглаживала еще плоский живот.
Генка только хмыкнул.

Оставшись без работы, сидел дома, пил пиво, удавалось где-то подхалтурить – покупал что покрепче, скандалил с бабкой из-за неправильно потраченной пенсии – она стала единственным стабильным доходом в семье.

Надька все еще ходила на работу, но от запаха краски становилось дурно, а легкой работы на стройке не было.

Прислушивалась к неизвестному ранее ощущению новой жизни внутри. Когда зашевелился ребенок – от восторга и неизведанного ранее чувства, чуть не свалилась с мостков.

Любимым занятием стало прислушиваться к ребенку и вести с ним беседу. Журила его:

- Ну что ты ворочаешься, неугомонный? Неудобно тебе там? – и радость осознания приближающегося материнства переполняла нежностью душу.

Вечерами сидела с бабкой, строчила пеленки и вязала детские вещи, умиляясь их размерам.

- Когда ты рожаешь? – как-то спросил муж, смотря сериал «про ментов» и мучаясь тяжелым похмельем.

- Так ведь к концу лета срок, - улыбнулась Надька.
- Ах, ты тварь! – подскочил он к ней, - ребенка нагуляла значит, а мне воспитывать!

- Ген, ты чего? – опешила Надька.

- Не было меня на Новый Год! А это и есть 9 месяцев! С кем кувыркалась, тварь? С азерами? – он больно ударил её по лицу.
Слезы брызнули из глаз и от обиды, и от боли, и от какого-то, незнакомого досель чувства глубокого оскорбления.

- Угомонись, - холодно произнесла она.
- Ты мне еще указывать будешь?

Удар в грудь отбросил её к стенке. Обхватив руками живот, медленно осела, хватая воздух ртом и от ужаса округляя глаза, видя, как заносится в ударе нога мужа.

*****
- И-и… молодая. Глупая. Ничего, еще родишь.. – санитарка мыла полы в палате и с жалостью поглядывала на Надькины синяки, рассеченную скулу.

- Это если только Господь смилостивится, - с такими словами в палату вошла лечащий врач, - ты скажи мне, Надежда, с какого это ты стула могла так упасть? Молчишь? В милицию заявлять не будешь?

Надька покачала головой. Она отрешенно смотрела в потолок, изучая паутину треснувшей штукатурки.

Внутри все ныло, в изгибах локтевых суставов расползлись синяки от капельниц. Эта боль терпима, - убеждала она себя. А вот внутри.. Внутри арктический холод. Там все застыло от осознания случившегося кошмара.

Санитарка сказала что скорую вызвал муж, объяснив что жена потеряла равновесие и упала со стула, когда что-то хотела достать с антресолей.

Когда неотложка приехала, то надо было уже забирать уже двоих. С сердечным приступом забрали и бабу Маню. Лежала она в другом крыле больницы с обширным инфарктом.

Генка приходил один раз, но был иссиня пьян и медперсонал его не пустил.

Через неделю Надька набралась сил и, стиснув внутри душевную боль, пошла проведать бабку.

Та лежала в палате интенсивной терапии. Серые губы, заостренный нос, маленькая, хрупкая.

- Ты прости меня, Надюша, не уберегла я тебя, - прошелестела она. Словно горькой степной полынью повеяло от её слов.
- Что ты, баб… Что случилось – то случилось…

- Ты поплачь, Наденька, легче станет. Найди в себе силы простить его, не держи в душе ненависть.

Надежда молча сидела рядом, понурив голову. Не было ни ненависти, ни слез. Ничего не было.

В душе так пусто,
Как в соборе,
Когда в нем овощи хранят.., - откуда то из юности всплыли строки.

Не плакалось. Знойным сухим ветром высушило душу.

- Тебе тяжело, я знаю. Но ты терпи. У Господа защиты ищи. Когда тебя выпишут, забери меня домой. Я дома умереть хочу.

- Ну что ты, баб.. Ты еще встанешь.

Мария Ивановна, баб Маня умерла той же ночью. Тихо. Во сне.

Надьку отпустили домой через пару дней. Надо было взять одежду покойнице.

На ватных, негнущихся ногах, пытаясь унять противную дрожь внутри, она переступила порог квартиры.

Внутри царил разгром. Исчез телевизор, хрусталь. В углу плохо замытые пятна крови напоминали о трагедии. Генки дома не было.
Превозмогая дурноту, она прошла в бабкину комнату. Там все было перерыто. Накопленные «на смерть» деньги исчезли. Икона сброшена на пол.

Надька бережно подняла её. Словно жаром пахнуло. Тот же милосердный взгляд, добрые лучистые глаза. Упав на колени перед бабкиной кроватью, прижимая к груди образ, она выла, как израненная волчица. Слезы лились потоком, из души хлынула волна очищения.

- Прости, Господи. Прости меня. Не уберегла. Ни одной души родной не уберегла. Прости ты меня, непутевую, - рыдала она до изнеможения. Голова кружилась, в висках ломила, затылок сковало от напряжения. Но в душе становилось чисто. Уползал куда-то мрак отторжения действительности, темнота отступала.

Сколько она так стояла и каялась, Надька не помнила.

Когда пришло спокойствие,- собрала вещи в пакет, засучив рукава вымыла пол в квартире, в дорожную сумку побросала вещи на первое время, взяла свои рисунки, икону Спасителя и закрыв дверь на все замки, - ушла, закрыв плотно дверь в прошлое.

Светлана Поталова